Когда станет совсем плохо. Позвони мне. Потанцуем.
И вот всё здорово, мы в машине, вокруг - горы, и я думаю: ну как же хорошо, похоже на Алтай, даже облака такие же низкие, цепляются за вершины.
А потом вдруг музыка исчезает, разговор попутчиков становится тише, и меня накрывает осознанием: я в самом центре Италии, в самом центре национального горного заповедника, в машине, за рулем которой итальянцы, которые ни слова не понимают по английски, а мы не знаем итальянского, и все мы дружно едем в Рим. Небо встречается с землей: тяжелые, почти черные облака цепляются за вершины глыб, изредка обсыпают нас дождем, сзади - море, впереди - город, которому много тысяч лет, и в середине всего этого - я.
Меня накрывает этим почти на минуту, в ушах как будто гулкий низкий звон, к глазам почти слезы, осознание придавливает к креслу авто, и я просто сижу и ох*еваю.
А потом время снова разгоняется, разговор на бойком итальянском становится громче, музыка снова бьет из колонок, и дышится снова полной грудью.
А потом вдруг музыка исчезает, разговор попутчиков становится тише, и меня накрывает осознанием: я в самом центре Италии, в самом центре национального горного заповедника, в машине, за рулем которой итальянцы, которые ни слова не понимают по английски, а мы не знаем итальянского, и все мы дружно едем в Рим. Небо встречается с землей: тяжелые, почти черные облака цепляются за вершины глыб, изредка обсыпают нас дождем, сзади - море, впереди - город, которому много тысяч лет, и в середине всего этого - я.
Меня накрывает этим почти на минуту, в ушах как будто гулкий низкий звон, к глазам почти слезы, осознание придавливает к креслу авто, и я просто сижу и ох*еваю.
А потом время снова разгоняется, разговор на бойком итальянском становится громче, музыка снова бьет из колонок, и дышится снова полной грудью.